воскресенье,
25 ноября 2001 г.
Stalingrads
definitions.
Дым,
уставший от
собственной
властной
тяжести, тихо
осыпался на
закопчённые
стены,
проникал в
подвалы,
смешивался с
облаками. Он
состоял из
пепла
сгоревших
мундиров и
тел, химии
взрывов,
отпущенных
из мрака
бытия душ,
рассыпавшихся
мечтаний
юности.
Я
наблюдаю за
врагом.
Наверное,
оттого, что
больше
некому. Или
незачем. В
причудливых
воздыханиях
дыма я вижу
не только
краткую
передышку
перед
очередным
хороводом
артбезумья,
но и смятую
гусеницами
любовь. Народ,
нация,
государство,
партия – все
эти слова
давно уже
растаяли
вместе с
первым
закатом, что
мы испытали в
этом Городе.
Воистину,
наибольшие
потери в
войнах несёт
любовь.
Впрочем, она
же их и
порождает.
Я
смотрю. Нет, я
вовсе не
упиваюсь
апокалиптичной
картиной
безмерной
мешанины тел,
воронок,
проволочных
витков,
битого
кирпича,
крови и
посеревшего
от боли неба.
Но… ношу
разума я
оставил
полководцам.
Здесь я живу
только
сердцем. Им я
вижу и
запоминаю,
страдаю и
верю.
Я
слежу. У меня
мало
патронов и
совсем нет
воды. Река
близко, внизу,
за спиной. Но
к ней нельзя.
Она теперь
олицетворение
некоего
предела, в
котором
воедино
слиты чьи-то
победы,
поражения,
судьбы,
нежность
подснежников
и буйная воля
степных
ветров. Её
холодное
текучее
дыхание
ощущаем все
мы. Всё что мы
можем, мы
делаем –
кидаем
гранаты,
ставим мины,
стреляем,
льём кровь и
снова
стреляем. Её
ленивые
волны словно
впитывают
все наши
лишние
теперь мысли
– про
счастливое
детство,
первые слёзы
и улыбки,
милые лица
наших подруг
– и уносит их
дальше, чтобы,
присовокупив
услышанные
по пути крики,
стоны и
шёпоты,
показать всё
это
беспечным
птицам юга,
расплескать
по спокойным
пляжам
тихого моря.
Они
идут. Сквозь
истончавшую
завесу дыма я
слышу
поступь их
опытных
шагов, их
дыхание – как
у загнанных и
гневных
зверей –
такое же, как
у нас. Я
чувствую их
ярость и
страх,
готовность к
великому
подвигу и
ожидание
возмездия.
Они идут. Мы
ждём.
Смерть.
Злобно
воющим
призраком,
полным
свинца и
осколков, она
проносится
над нашими
головами,
чтобы
утонуть в
реке.
Началось!
Танки и
солдаты. Мы
поднимаем
головы и
напрягаем
руки – и мы
убиваем.
Через
мгновения
ещё
несколько
десятков
молодых
жизней
останутся
такими
навечно.
Вам
нужны
подробности
– вам хочется
всё это
увидеть и
услышать –
звон
раскалённых
гильз,
падающих на
бетонную
плиту,
молоточный
стук
автоматов,
шёрох изломанного
камня под
ногами. Вы
хотите
воочию
узреть карты
генералов,
сапоги
марширующих
колонн и
танковые
колеи…
А я хочу спать. Или целоваться.
Но ещё есть мать, отец, брат, дедушка с бабушкой и нелюбящая меня любимая девушка. Они по ту сторону реки, где-то там, в родных уральских лесах. На Родине. И они рядом, так близко, что единственной преградой между войной и ими есть лишь реденькая цепь изнемогших солдат.
Мы воюем. Мы не отступим, но и они не уйдут. Это значит, что кто-то ослабнет первым, а кто-то - после победы. Когда? Ни один фюрер, ни один генералиссимус не ответит на эту загадку. Перелом может наступить завтра, а может и через неделю. Или через год . Внешне он происходит совершенно внезапно и непонятно - просто всё разделяется на два отрезка: До и После. Взрывы и выстрелы после него ещё более яростные и беспощадные, но и бесполезные. Нечто, что за несколько мгновений превращает одних в победителей, а других в побеждённых. Замыслы Генеральных Штабов и истерично-непреклонные приказания Вождей тут не причём. Всё решается магией сердец. Момент истины заключается не в том, что кто-то готов гибнуть охотнее и бестрашнее, а в том, что гибель становится бессмысленна. Ты изо дня в день идёшь на смерть, теряя друзей, убивая врагов. Каждый день, полный столь долгих часов и наносекунд. Много дней. Звучат приказы и ты поднимаешься, чтобы снова истекать кровью умирающих вокруг тебя людей. И ты ломаешься.
Никто не сказал, что они уступят. Никто не сказал, что не уступим мы. Всё решает Сталинград. Здесь и сейчас. Воистину судьбы войны решаются в ненадёжных укрытиях обваливающихся домов. Истинно победа - личное дело каждого воина. А ещё - есть любимые девушки и они только наши.
Я вижу тебя, враг. Ты бежишь настречу моим пулям. Ты не свёрнешь, не пригнёшься, у тебя тоже есть жгучие пули и холодные слова. Ты видишь меня. Жить будет один из нас. Я не промахиваюсь с сорока шагов. Как и ты. Мне почти больно видеть, как по твоим губам стекает кровь, выплеснутая пробитыми лёгкими.
Почти. Твоя граната у моих ног. Река за моей спиной. Четыре секунды - моё сердце бьётся ровно. Три секунды. Я продолжаю стрелять. Осталось два патрона и две секунды. Ты уже упал и твои глаза остались открыты трепещущему небу. Ты не отступил. Одна секунда.
Я не отступил.
Воскресенье, 2 декабря 2001 г.